Гиппопотам - Страница 81

– Нет, не совсем как воздух. Ты ведь знаешь, наверное, о духе мужчины. Духе, который создает жизнь.

Клара хихикнула:

– Это ты про что… про сперму!

Капелька пота, скатившись, начала выедать мне глаз. Свет меркнул, воздух напитался электричеством до того, что покалывало кожу.

– Это не шутка, Клара. Если этот дух очень чист и свят, он способен сделать чистым и святым и человека, который его принимает.

Клара уставилась на него:

– Но ты же не собираешься…

Я сглотнул. Это было не то, чего я ожидал. Совсем не то.

– Я все обдумал. Понимаешь, твои проблемы, те, с которыми я собираюсь помочь тебе справиться, они все вот здесь. – Дэвид пробежался пальцами по ее лицу. – Понимаешь, в обычном случае я просто ввел бы дух поглубже в тебя…

Я вдруг вспомнил разговор с Оливером за завтраком – насчет геморроя, – и у меня перехватило дыхание. Большая теплая капля плюхнулась мне на башку. Дьявол, подумал я. Какой-нибудь долбаный дикий голубь. Другая капля ударила по руке. Дождь.

– Но я понял, для тебя лучше всего, – продолжал Дэвид, – будет ввести дух сюда. – И он провел пальцем по губам Клары.

– Ты хочешь сказать, я должна это выпить! Дэвид вздохнул. Видно было, что наивность Клары ему никакого удовольствия не доставляет.

– Твой отец ведь все объяснил тебе, правда? Сказал, что я обладаю силой, которая исцеляет людей. Попросил довериться мне и сделать то, что я скажу, так?

Клара кивнула. Вид у нее был далеко не радостный.

– Чтобы ты восприняла этот дух, я должен дать тебе пососать меня, как любящая мать дает пососать грудь своему младенцу.

Клара не ответила.

– Думай о том, как чист дух жизни, который войдет в тебя и все поправит. Он исцелит твои глаза, твои зубы. Наполнит тебя силой и красотой.

– А какой он на вкус?

Замечательный ребенок. Я вдруг поймал себя на том, что она нравится мне все больше. Поэзия кроется в практических деталях.

– Такой, как все, что ты любишь. Как мед, как теплое сладкое молоко.

– Как анисовое семя?

– Если ты любишь анисовое семя, он будет на вкус, как анисовое семя.

– Ненавижу анисовое семя.

– Ну тогда вкус будет другим. Что тебе нравится больше всего?

– Вустерский соус.

– М-м… – Дэвид помолчал. Гадал, наверное, насколько убедительно прозвучит заявление, будто поток его святого и чистого духа будет отдавать на вкус вустерским соусом. – Твой разум сам создаст любой нужный ему вкус, – вот все, что ему удалось придумать.

– Так он и выглядеть будет, как вустерский соус?

– Какая разница, как он будет выглядеть! – Дэвид начинал выходить из себя.

– Смотри, дождь начинается.

– Дождь – это хорошо. Он чистый, невинный и очень теплый.

Я немного протиснулся вперед, чтобы укрыться под кустом; плети ежевики злобно вцепились мне в волосы.

Дэвид справился с раздражением и заговорил спокойным, гипнотически воркующим тоном:

– Клара. Тебе велели верить мне, и ты мне веришь. Тебе сказали, что я помогу, и я помогу тебе. Я сейчас лягу – вот так, хорошо? Теперь я возьму твою руку и положу ее сюда, на мои джинсы, вот так.

– Что это?

– Ты знаешь, что это. Уж это-то ты должна знать? Просто подержи его, проникнись его теплом, твердостью. Отсюда и исходит дух. Да, так, правильно.

Тело Клары загораживало от меня подробности этой лесной сцены. Я видел лицо Дэвида, глядевшего на верхушки деревьев, видел, как внутри кроссовок поджимаются пальцы его ног. Видел плечи Клары и тыльные стороны ее рук. Где-то вдали раскатился гром, дождь ударил по листьям.

– Теперь, – сказал Дэвид, – просто расстегни там и… хорошо. Только помягче.

– Они что, все так выглядят?

– Ты уже видела раньше хотя бы один?

– Одна девочка в школе показала мне в журнале. Только на том не было этой свободной кожицы.

– ОЙ! ОСТОРОЖНЕЙ!

– Что я сделала? Что я сделала?

– Нет-нет. Все в порядке. Просто не будь такой резкой. Он страшно чувствительный, понимаешь. Да, так, легко и ласково.

– Какой он горячий.

– Верно. Так и есть. Очень горячий. Тепло исходит от духа, который принесет тебе благо и все поправит. Хорошо, теперь опусти голову.

– Мне не хочется…

– Клара… это же так просто…

– Да, но ты же им… – Что?

– Ты же им писаешь.

– Клара, пожалуйста! Он совершенно чист. Так чист, что способен очистить все твое тело. Ты должна доверять мне. Что скажет твой отец, услышав, что ты не смогла мне поверить?

– Ну тогда ладно…

Сквозь переплетение ветвей я увидел, как голова Клары пошла вниз, как Дэвид положил ей на затылок ладонь.

– Полегче, – сказал Дэвид. Полагаю, он с благодарностью думал о том, что зубы у девочки торчат наружу, а не вовнутрь.

– Уимблдон, – ответила она – так я, во всяком случае, услышал. Вполне может быть, что сказала она что-то другое. Я решил, что любое слово, произнесенное в подобных обстоятельствах, прозвучит как Уимблдон.

– Бирмингем! – произнесла она, доказав, что я ошибся.

– Впивай дух, – сказал Дэвид; лежавшая на земле ладонь его стискивала и отпускала какой-то лесной мусор. – Да. Не останавливайся. Продолжай. Да. В любое мгновение… в любое мгновение ты ощутишь дух.

В любое мгновение! Господи, все-таки молодость – удивительная штука. Мне пришлось бы проваляться так полчаса, чтобы хоть малость раскочегариться.

– Да… да… да… да! – голос Дэвида обретал певучесть. Но внезапно из мглы за ними грянул другой голос, глубокий и более неистовый, чем гром, перекатывающийся вдали: