Гиппопотам - Страница 83

– Вон тот мужик, – сказал Гордон, ткнув пальцем в бедолагу, переминавшегося в обществе жены и единственного фотографа из родной гемпширской газеты, коими ему приходилось довольствоваться для подкрепления пошатнувшегося самомнения, – со страшной силой пернул буквально в лицо Ее Beличеству. Поразительно. Анархист какой-нибудь, не иначе.

Вся команда тут же слетелась к горемыке, как мухи слетаются на коровью лепешку; в последний раз его видели удирающим по Мэлл, и шелковый цилиндр скакал за ним по пятам. Одним мастерским ударом Гордон Фелл лишил его шляпы, репутации и, по всем вероятиям, жены. Никогда не обижайте художников. Себе дороже выйдет.

Я всегда полагал, что испытания, выпавшие на долю этого деятеля, суть самое унизительное, что может случиться с человеческим существом. Но не знал я, какой сюрпризик припас для меня Господь в тот грозовой норфолкский день.

Поливаемые дождем, мы с кривившимся от боли Дэвидом доплелись до западной подъездной дорожки. Продвигались мы медленно: Дэвид едва тащился, согбенный, прижимающий к паху носовой платок, по-старчески шаркающий ногами. Но в конце концов доползли, и я велел ему подождать под деревом, пока я не вернусь. Первой, с кем я столкнулся в доме, оказалась Ребекка.

– Тед, господи боже! – загудела она. – У тебя такой вид, точно ты из болота вылез.

– Нет времени на разговоры, Ребекка, – сказал я. – Можешь ты спасти человеку жизнь, одолжив мне машину?

– А в чем дело?

– Потом объясню. Время не терпит. Прошу тебя. Ребекка пожала плечами:

– Конечно, бери, дорогой. Она за домом.

– Благослови тебя Бог. И еще одна просьба. В ближайшие полчаса или около того сюда должен возвратиться Саймон. Ты не могла бы передать ему записку?

Я сцапал листок писчей бумаги, быстро набросал послание к Саймону, сунул листок в конверт и заклеил его.

– Мрачные, мрачные тайны, – сказала Ребекка.

– Чертовски важно, старая морковка. Не забудешь? Обещаешь?

Она пообещала.

– А ключи от машины?

– Под защитным козырьком.

За рулем я не сиживал с армейских времен, да и тогда-то от случая к случаю. В те дни вы получали права, просто-напросто обратившись к начальнику личного состава и подписав клочок бумаги, после чего могли водить все что угодно – от мотоцикла до трехтонного грузовика. Впрочем, я не сомневался, что как-нибудь да справлюсь. Когда я вспоминаю, какое количество недоумков отличнейшим образом водят автомобили – взять хоть того же Саймона, – то не могу поверить, будто это искусство мне не по плечу.

«Мерседес» Ребекки стоял в гараже за конюшенным двором, откидная крыша его была поднята. Крыша, между прочим, с электрическим приводом. Провозившись пять минут с ключом зажигания и ничего не добившись – эта гнида даже поворачиваться не желала, – я поскакал на поиски Табби. Он завел машину и опустил крышу с такой быстротой, с какой не всякая свинья успевает прогадиться.

Я с великим неудобством затиснул свое брюхо за руль – только для того, чтобы столкнуться с новым затруднением.

– У этой хреновины всего две педали! – возопил я.

– Все остальное на автоматике, – ответил Табби.

Он потратил десять бесценных минут на кропотливые объяснения того, как тут что работает, и я, выбравшись из гаража, покатил со всей, на какую был способен, быстротой к западной подъездной дорожке. Доехал я до нее, ни во что не врезавшись, хоть и был к этому близок – края парка буквально утыканы вазами из портлендского камня и громадными деревянными скамьями. Я почти ничего не видел: дождь все еще лил, а куда запрятан выключатель дворников, я и вообразить-то не мог.

В конце дорожки я развернулся – машина, взбивая грязь, вылетела на траву парка.

Дэвид лежал под кедром, неподвижный.

Мать твою, подумал я. Молнией убило. Нашел где оставить мальчишку, под деревом.

На самом деле все было не так плохо. Дэвид лишился чувств, однако, решил я, не от потери крови. Носовой платок был покрыт пятнами, но отнюдь не пропитан кровью. Я наклонился и попробовал поднять Дэвида. Мальчик он не так чтобы тяжелый, и все же для меня его вес оказался великоват. Если я потяну спину или вывихну себе какой-нибудь сустав, никому от этого лучше не станет.

– Дэви! – крикнул я ему в ухо. – Очнись. Очнись, Дэви, очнись.

Он приоткрыл глаза и уставился на меня.

– Давай, мальчик Попробуй встать. Я раздобыл машину, поедем в больницу. Там тебя залатают.

Подняться он попытался с излишней торопливостью, так, словно все у него было в порядке. И, взвизгнув от резкой боли, привалился ко мне. Впрочем, теперь я смог доволочь его, полустоячего, до машины, перевалить на пассажирское сиденье и кое-как усадить.

– Ох, дядя Тед, – все повторял он. – Дядя Тед, дядя Тед.

– Чш! Я должен сосредоточиться на долбаной машине.

– На ролевой болонке, – заплетающимся, как у пьяного, языком сообщил он.

– Что?

– На… рулевой… колонке. Дворники. Там. Польза от дворников была, однако поездка все равно обернулась ночным кошмаром. Дорога парила самым жутким образом, что-то глубоко засевшее в памяти раз за разом заставляло меня, когда я хотел сбавить ход, жать на сцепление, но единственная педаль, какая подворачивалась мне под ногу, управляла тормозами, и я вбивал ее в пол, отчего «мерседес», к воющему ужасу всех прочих машин, начинал катить, поднимая брызги, точно на водных лыжах.

Мое кряхтенье и ругань, похоже, развлекли Дэвида, сохранившего способность соображать достаточную, чтобы указывать мне дорогу к больнице «Норфолк и Норидж».