Гиппопотам - Страница 93

Я вдосталь отхлебнул из бокала с кларетом.

Первым молчание нарушил, разумеется, Оливер. Он смотрел на меня неверящим взглядом.

– Как ты можешь сидеть здесь и говорить такое? Мы же все знаем, что мы видели.

– Нет, не знаете, – сказал я. – Вы и отдаленнейшего представления не имеете о том, что видели. Уж поверьте мне. Никакими необычайными способностями Дэвид не обладает. И никакого чуда в том, что он сделал или может сделать, нет. Он очень, очень, очень заурядный ребенок с далеко не заурядными, как я уже сказал, гордостью и ранимостью…

За дверью послышался какой-то шум, и все мы опять настороженно умолкли. Дверь не шевельнулась.

– Войдите! – крикнул Майкл.

Никакого ответа. Сердито прищелкнув языком, Майкл подошел к двери и распахнул ее. Коридор был пуст. Майкл глянул направо-налево.

– Ох, милый, – сказала Энн, – ты думаешь, это Подмор подслушивал?

– Скорее всего, просто ветер, – ответил Майкл, закрыв дверь и вернувшись к столу. – Опять гроза приближается.

И верно, за окнами и в дымоходах уже начал завывать ветер.

– Продолжай, Тед, – взбешенно рыкнул Оливер. – По-моему, ты объяснял нам, какие мы все безответственные и нелепые и какой очень, очень, очень заурядный ребенок Дэви.

– Очень заурядный ребенок, относиться к которому следует с великой добротой и пониманием, потому что иначе его ожидает истерический хаос.

– Но ты же сам себе противоречишь, – вступил Макс. – Ты только что признал, что способности, которыми обладал отец Майкла, могли передаться по наследству, а теперь говоришь, что никаких таких способностей и не существует.

– Ничего подобного я не говорил.

– Он пьян, – сказала Ребекка. – Если кто и нуждается в доброте и понимании, так это ты, Тед.

– Я от своей доли не отказываюсь, это верно, – ответил я.

– Все мы умеем изображать, сидя в гостиной, психологов, ведь так, Тед? – продолжала Ребекка. – Мы бы могли, например, попробовать разобраться в душе стареющего поэта.

– Вот именно, – подхватил Оливер, – человека, уверенного, что духовность находится в его и только в его компетенции. Человека, который думает, будто об искусстве и бесконечности имеют представление одни только брюзги с волосатыми задницами, хлещущие крепкие напитки и разбирающиеся в Эзре Паунде. Человека, столько корячившегося над своими стихами, что даже разработал теорию, которая отрицает саму возможность вдохновения в других. «Если мне пришлось барахтаться в грязи, потея и тужась, значит, должны и все прочие». Ведь такова твоя великая «философия», верно? А при виде невинного ребенка, несущего людям благодать, как свободный божественный дар, тебя просто удушье начинает давить, так?

– Ты можешь считать меня лишенным какой бы то ни было благодати, – сказал я, – но ты должен…

– Благодати, дорогуша? Да почему мы вообще должны вспоминать о ней, когда глядим на тебя? Собственное твое вдохновение иссякло многие годы назад, с тех пор ты просто живешь за его счет. И поскольку ты сам – старый уродливый мошенник, все, в чем присутствует хоть какая-то красота и подлинность, непременно должно осмеиваться и отвергаться. Благодать? Боже милостивый, нет.

– Давайте на время оставим его характер в покое, – произнес Макс с такой решительностью, точно он ставил на место совет своих директоров, – и сосредоточимся на фактах. Ты же не отрицаешь, Тед, что жизнь Эдварда была спасена?

– Нет, – ответил я. – Должен признать, что этого я отрицать не могу.

– А Сирень? – сказал Оливер. – А Джейн? А я? А Клара? Нас ты отрицаешь? Да взгляни же ты на то, что находится прямо под твоим толстым носом, голубчик!

– Хорошо, Оливер, успокойся, – сказал Майкл. – Давай напрямик, Тед. Ты говоришь, что никакими способностями мой сын не обладает?

– Нет! – воскликнул я. – Нет, этого я не говорю! Я считаю его замечательным, чудесным мальчиком. Думаю, что он сам по себе чудо. Не волшебник, но человек достаточно незаурядный, чтобы выглядеть чудом в этом мире. Думаю, ему присущи способности столь же редкостные, сколь и прекрасные.

– Я сейчас с ума сойду! – произнесла, вцепляясь себе в волосы, Патриция. – Минуту назад вы сказали: «Никакими необычайными способностями Дэвид не обладает. Он очень, очень, очень заурядный ребенок». Точные ваши слова. А полминуты спустя…

– Я не отказываюсь ни от одного из сказанных мной слов, – объявил я.

Ответом на подобную увертливость был всеобщий вопль гнева, сменившийся потрясенным молчанием, когда за дело взялась Энн.

– Да замолчите вы все! – крикнула она. – Вы же попросту ничего не поняли! Ничего! Твердите, будто Тед не способен увидеть истину у себя под носом, но это не Тед таков, а вы, вы сами. Каждый из вас. Тед совершенно прав. Все, что он сказал, абсолютно верно и последовательно, а вы просто его не слышите.

– Энни! Любовь моя, я не понимаю! – Майкл ошарашенно уставился через стол на жену.

– Прости, Майкл, – сказал я. – Я вас слегка разыграл.

– Разыграл? Ты нас разыграл?

– Ну, не то чтобы разыграл. Скорее поддался соблазну поквитаться за полученные от вас оскорбления. Позволив вам не понять, о чем я говорю. Ты спросил, обладает ли твой сын какими-либо способностями, и я ответил, что обладает. Ты просто не понял, только Энни и поняла, что я говорил не о Дэви.

Но до него все равно не дошло. И ни до кого другого.

– Не о Дэви?

– Нет, – сказал я. – Я говорил о Саймоне.

– Что? – Оливер резко развернулся к Саймону, замершему в тревоге и ошеломлении, не донеся вилку до открытого рта.